В поисках общего языка

Рассматривая конкретное дело, формально суд не обязан думать о том, какими будут последствия этого решения для финансовой устойчивости отдельного страховщика или всего страхового рынка. Однако, по мнению управляющего партнера ЦПРБ «Опора», старшего партнера бюро «ДОКТОР ПРАВА КОЛЕСНИКОВ и ПАРТНЕРЫ», д.ю.н., профессора Юрия Колесникова, у страховщиков есть реальные механизмы донести свое мнение и свои аргументы до судейского сообщества.

ССТ: Можно ли дать оценку текущему состоянию судебных споров по страхо­ванию?

Юрий Колесников: Если говорить о судебных спорах в сфере страхования, то следует разделить их на две само­стоятельные категории дел — споры по договорам корпоративного и розничного страхования. Хотя формально они представляют собою два сегмента одной отрасли, но, по сути, это два разных правовых ландшафта, со своей логикой, со своими рисками и характерными коллизиями.

В корпоративных спорах сегодня на первый план выдвинулись вопро­сы о так называемых военных ри­сках — атаки беспилотников, теракты, диверсии. Центральный вопрос здесь заключается в том, как именно суды квалифицируют подобные обстоятель­ства: рассматривают ли они их как ос­нование для освобождения страховщи­ка от выплаты страхового возмещения и страховой суммы согласно ст. 964 ГК РФ, или как исключение из страхового покрытия, если такое условие содер­жится в договоре и Правилах страхо­вания.

Ситуация выглядит противоречиво. С одной стороны, формально в стране не введено военное положение, а зна­чит, отсутствуют основания для отказа в страховой выплате по мотиву «воен­ных действий». По логике правового регулирования, страховщик должен исполнять договорные обязательства. С другой стороны, нельзя отрицать фактические обстоятельства: ущерб, причиненный от деструктивных воздействий на имущество, напрямую связан с событиями военного характе­ра и обусловлен ими.

В условиях этой правовой неопреде­ленности решающую роль на практике стали играть квалификация данных действий следственными органами и оговорки, содержащиеся в договорах и условиях страхования, а также каче­ство их юридической техники.

ССТ: Почему это имеет значение?

Ю. К.: Описанная проблема имеет большое практическое значение для корпоративных страхователей, стра­ховщиков и всей судебной практики. В некоторых случаях инциденты ква­лифицируются правоохранительными органами как действия, подпадающие под особо тяжкие составы, например, терроризм и диверсия, в других — как противоправные действия третьих лиц небольшой и средней тяжести (например, ст. 167 УК РФ — умыш­ленное уничтожение или повреждение имущества). Разница в квалифика­ции напрямую влияет на то, будет ли признано событие страховым случаем и выплачено страховое возмещение.

В правилах страхования многих компаний риски, связанные с террори­стическими актами или аналогичными событиями повышенной опасности, традиционно рассматриваются как исключение из страхового покрытия. То есть, у страховщика в таких случаях не возникает обязательства из до­говора страхования. В то же время противоправные действия третьих лиц, к которым относятся кражи, ванда­лизм или повреждение имущества по мотивам, не связанным с намерени­ем причинить крупный общественный вред, как правило, покрываются страховкой.

В правилах страхования многих компаний риски, связанные с террори­стическими актами или аналогичными собы­тиями повышенной опасности, традиционно рассматриваются как исключение из страхо­вого покрытия. То есть, у страховщика в таких случаях не возникает обязательства из дог

Здесь возникает целый ряд дополнительных во­просов: Кто именно эти «третьи лица»? Какими мотивами они руковод­ствовались? Как квали­фицировать их действия с позиций действующего законодательства? Эти нюансы имеют ключе­вое значение для судов, потому что именно они определяют, будет ли страховая компания обязана компенсировать ущерб.

Судебная практика последних лет вы­работала устойчивую позицию: страхо­вые компании не могут использовать формальные исключения из полисов как ширму для отказа в выплатах. По сути, практика показывает, что любые попытки «маскировать» основания для отказа в выплате страхового возмеще­ния под видом исключений из стра­хового покрытия встречают жесткую правовую оценку судебными органами.

Гражданский кодекс дает очень огра­ниченный перечень законных осно­ваний для отказа: это прямой умысел страхователя, выгодоприобретателя или застрахованного лица, направ­ленный на наступление страхового события, либо иные обстоятельства, например, при наступлении страхового случая вследствие грубой неосторож­ности страхователя или выгодоприоб­ретателя, но исключительно в случаях, предусмотренных законом.

ССТ: Военные риски возникают только последние три года, но ведь есть и иные страховые случаи, вокруг которых воз­никают споры?

Ю. К.: Начиная с пандемийных времен, мы наблюдаем рост числа масштабных пожаров с многомилли­ардными убытками. В числе наиболее резонансных можно назвать пожары на складах «Озона», «Рестора», «Фер­рони» и др. Хотя на первый взгляд это может показаться случайностью, за этим стоят объективные факто­ры — прежде всего, стремительный рост электронной коммерции и мар­кетплейсов, который, на мой субъек­тивный взгляд, сопряжен с некоторым пренебрежительным отношением к ме­рам пожарной безопасности. То есть, по принципу «прибыль превыше всего». Раньше просто не существо­вало таких крупных логистических комплексов, теперь же они занимают масштабные по площади помещения, которым свойственны повышенные риски, и этими рисками не всегда эффективно управляют, риск-менед­жмент даже в крупных организациях в России не всегда поставлен на высо­ком уровне.

Но есть и более сложный контекст. Пандемийные годы поставили многие предприятия в непростое экономи­ческое положение, а санкционное давление его усугубило. В некоторых теориях, пусть и спорных, высказы­вается предположение, что в ряде случаев крупный пожар мог выступать как «выход из трудной ситуации». Хотя это и звучит как конспирологи­ческая гипотеза, цифры статистики подтверждают очевидный факт: число крупных пожаров за последние годы значительно превышает показатели десятилетней давности.

Пандемийные годы поставили многие пред­приятия в непростое экономическое поло­жение, а санкционное давление его усугубило. В некоторых теориях высказывается предпо­ложение, что в ряде слу­чаев крупный пожар мог выступать как «выход из трудной ситуации».

Эта динамика напрямую влияет на судебные споры. Любая компа­ния, столкнувшись с необходимостью компенсировать много­миллиардные убытки, естественно стремится к детальному разбору обстоятельств проис­шествия. Здесь особен­но остро проявляется вопрос квалификации действий страхователя: речь идет о так называ­емой грубой неосторож­ности. Даже если умысла поджога не было, грубые нарушения правил пожарной безопасности или недостаточный контроль за ее состоянием на объекте создают повы­шенный риск возникновения страхо­вого события. Именно такие нюансы становятся предметом детальной оценки судов и экспертов.

ССТ: Пожарные следователи всегда рассматривают причины пожара и вы­являют виновных?

Ю. К.: На практике все оказывает­ся гораздо сложнее. Например, если в помещении проводятся электро­сварочные работы при отключенной пожарной сигнализации и в окруже­нии легко воспламеняющихся мате­риалов, страховая компания может утверждать, что действия страхователя стали прямым провоцирующим факто­ром, и пожар стал следствием грубой неосторожности.

Однако суды часто занимают дру­гую позицию: умышленный поджог не доказан, приговора о сознатель­ном причинении ущерба нет, значит, речь идет о грубой неосторожности. Она по закону не является основани­ем для отказа в выплате страхового возмещения. А если пожар по причине грубого нарушения норм пожарной безопасности, то есть вследствие грубой неосторожности, указан в до­говоре страхования как исключение из страхового покрытия, это зачастую рассматривается судами как злоупо­требление со стороны страховщика, которое заключается в освобождении от выплаты страхового возмещения под видом исключения из страхового покрытия.

Существует конкретное многомил­лиардное дело, которое уже несколько лет рассматривается в Арбитражном суде Москвы. В ходе процесса прове­дено множество экспертиз — государ­ственных, судебных, коммерческих, пожарных, комплексных и иных. Одни эксперты указывают на электросвароч­ные работы, производимые арендода­телем, как на первопричину возгора­ния. Другие отмечают, что арендатор разместил товар в еще не полностью подготовленном помещении: если бы товара на складе не было, то не было бы и ущерба.

Каждая компания должна самостоятельно вырабатывать подход, который будет соответство- вать ее стратегии и уровню терпимости к риску

Так возникает сложная коллизия: кто несет реальную ответственность — тот, кто нарушил правила пожарной без­опасности при проведении работ, или тот, кто поспешил с размещением то­вара? Особую юридическую сложность здесь придает страховой контекст: товар застрахован у одного страховщи­ка, а складские помещения как имуще­ственный комплекс — у другого. В за­висимости от того, чья вина в пожаре будет установлена, будут решаться вопросы о страховых выплатах по до­говорам страхования. Именно такие многослойные обстоятельства делают споры в корпоративном страховании особенно сложными и требующими тщательного анализа со стороны как судов, так и специалистов.

ССТ: Какие рекомендации можно дать страховщикам во избежание таких ситуаций?

Ю. К.: Это один из ключевых вопросов для любой страховой компании. Как правильно оформить договор, чтобы одновременно обязать страхователя соблюдать правила пожарной безопас­ности и при этом не нарушить баланс интересов сторон? Здесь вступает в игру так называемая юридическая техника — каждая компания должна самостоятельно вырабатывать подход, который будет соответствовать ее стра­тегии и уровню терпимости к риску.

Если говорить о конкретных реко­мендациях, то основная — предельно четко и прозрачно формулировать условия договора. Нельзя прятать исключения из страхового покрытия в мелкий шрифт или многочислен­ные приложения к правилам. Мак­симальная прозрачность и четкие формулировки правил страхования, условий договора и полиса в совокуп­ности позволяют сторонам заранее понимать, какие обязательства несет каждая из них.

Однако на практике даже самые ак­куратно сформулированные условия подвергаются строгой судебной оцен­ке и толкованию. Суды могут тракто­вать положения иначе по сравнению с тем, какой смысл вкладывали в них стороны, и именно это отражается в текущей судебной практике.

Сегодня страховое сообщество активно взаимодействует с регу­лятором, Банком России, с целью инициировать диалог с Верховным Судом и получить ясные ориенти­ры по таким ситуациям. Без этого получается парадоксальная ситуация: страховая компания обязана выпла­чивать страховое возмещение практи­чески всегда, кроме случаев прямого умысла. Но это, по сути, порождает безответственность страхователей, пренебрежение ими нормами пожар­ной безопасности и создает риски для финансовой устойчивости страховщи­ков. Они рассчитывают экономически обоснованные страховые тарифы с учетом объема страхового покры­тия, формируют страховые резервные фонды под соответствующие выпла­ты, а по факту несут обязательства, превышающие их.

Главный вывод здесь следующий. Страховые компании должны стро­ить свои договоры максимально прозрачными, юридически выверен­ными и учитывать, что окончательная оценка всегда зависит от позиции суда, сформированной на основа­нии внутреннего убеждения, исходя из всех имеющихся в деле доказа­тельств. Это долгий и непростой процесс, но именно такая дисциплина снижает риски и формирует устойчи­вую правоприменительную практику на рынке.

ССТ: Почему этот тренд возник в по­следние годы, причем стал массовым?

Ю. К.: Говорить о причинах довольно сложно, но на практике мы видим, что такая тенденция в правопримени­тельной практике при рассмотрении судами споров в сфере страхования уже закреплена в правовых позициях и судебных актах Верховного Суда РФ. Нижестоящие суды теперь рассматривают аналогичные дела через призму этой позиции, что формирует единый подход к разрешению споров.

Если обратиться к истории, то стоит от­метить, что предыдущее Постановление Пленума Верховного Суда РФ по вопросам добро­вольного страхования имущества было принято в 2013 году. Прошло более десяти лет, и в 2024 году правовые позиции в этой сфере были актуализированы, чему предшествова­ла длительная, почти годовая совмест­ная работа судейского, страхового, научного и экспертного сообществ.

Страховые компании должны строить свои договоры юридически выверенными и учиты­вать, что окончательная оценка всегда зависит от позиции суда, сформи­рованной на основании внутреннего убеждения, исходя из имеющихся в деле доказательств.

Очевидно, что увеличение числа слу­чаев, вызывающих страховые споры, создало потребность унифицировать подходы, чтобы суды нижестоящих инстанций действовали единообраз­но. Постановление Верховного Суда РФ содержит много справедливых и четких правовых позиций. Однако, к сожалению для страхового сообще­ства, правовые позиции, выработан­ные Верховным Судом, в ходе последо­вавшей судебной практики трактуются и применяются не всегда в его пользу.

Сегодня это формирует новый стан­дарт оценки страховых обязательств и рисков, и компании вынуждены адаптировать свои договоры, внутрен­ние процедуры и практику урегулиро­вания претензий в условиях обновлен­ного правового поля.

ССТ: А может быть, причина в том, что до 2022 года использовалось междуна­родное перестрахование, поэтому наши судьи нечасто сталкивались с такими вопросами. А сейчас, так как перестра­хование, в основном, осуществляется в РНПК, такие вопросы и возникают?

Ю. К.: Я не вижу прямой связи в дан­ном случае. По сути, РНПК имеет особый статус в системе российского страхового рынка, создана с участием государства и управляет публичными фондами денежных средств, и но­вая судебная практика фактически увеличивает нагрузку на публичные финансы. Возникает резонный вопрос: насколько экономически обоснованно за счет публичных ресурсов компенси­ровать убытки коммерческих органи­заций по сути без каких бы то ни было условий и оговорок?

С одной стороны, это отражает новую реальность внутреннего рынка страхо­вания, где большая часть рисков пере­распределяется внутри страны. С дру­гой стороны, такой подход заставляет страховое сообщество внимательнее оценивать условия договоров страхо­вания и методы управления рисками, чтобы минимизировать возможные финансовые последствия. Этот момент особенно чувствителен для договоров с крупными корпоративными страхо­вателями, где суммы страховых выплат могут быть многомиллиардными.

ССТ: Насколько глубоко суды должны быть погружены в страховые отношения? Может быть, они просто не задумывают­ся о последствиях для страхового рынка?

Ю. К.: У каждого участника судебно­го процесса своя зона ответственно­сти. Рассматривая конкретное дело, суд не обязан прогнозировать, как его решение по данному конкретному делу со своим комплексом индиви­дуальных обстоятельств и представ­ленных сторонами доказательств повлияет на финансовую устойчи­вость отдельного страховщика или на страховой рынок в целом. Это не относится к зоне ответственности судебных органов и не входит в их компетенцию — здесь ответствен­ность лежит на самих страховых компаниях и их взаимодействии с регулятором.

Судья исходит из того, что его реше­ние должно быть обоснованным и за­конным. Верховный Суд РФ обеспечи­вает единообразие судебной практики, создавая ориентиры для нижестоящих инстанций. Однако единообразие имеет свои пределы — каждое дело уникально, со своими деталями и ню­ансами, которые могут существенно повлиять на итоговое решение.

Таким образом, суды обеспечивают справедливое применение закона, но при этом не могут и не должны нести на себе весь экономический и стратегический груз ответственности за состояние и перспективы развития страхового рынка. Их задача — соз­давать правовую определенность и предсказуемость в сфере право­применительной судебной практики, а компании и регулятор уже адапти­руют свои действия под эту правовую реальность.

ССТ: Если суд не признает исключение из страхового покрытия, то чем он обыч­но руководствуется?

Ю. К.: В таких случаях суды, как пра­вило, обращают внимание на форму и прозрачность условий. Если исклю­чение прописано где-то в приложении к правилам страхования, но не выте­кает напрямую из текста договора, это создает впечатление, что страховщик сознательно вводит в заблуждение страхователя.

Суды обеспечивают справедливое примене­ние закона, но при этом не могут и не должны нести на себе весь экономический и стра­тегический груз ответ­ственности за состояние и перспективы развития страхового рынка.

Хотя корпоративный клиент фор­мально не считается слабой стороной договора, практика показывает, что суды исходят из принципа защиты менее подготовленного участника. Профессиональный страховщик разрабатывает правила и договор, предлагает страхователю свою редакцию договора, тогда как страхователь может не до конца разбираться в слож­ных нюансах, упустить детали или неверно истолковать условия страхования. В таких ситуациях суд, исходя из принципа справед­ливости, склонен встать на сторону страхователя, особенно если ис­ключения из покрытия выглядят непрозрачно или сформулированы неоднозначно.

ССТ: Но ведь на крупном предприятии заключением договора страхования занимаются не только профессиональ­ные юридический и финансовый отдел, но и риск-инженеры, ответственные за пожарную и технологическую безо­пасность?

Ю. К.: Совершенно верно. На прак­тике именно крупные корпоратив­ные клиенты со штатом квалифи­цированных специалистов часто становятся участниками споров со страховщиками. Ссылаться на то, что кто-то что-то недопонял или недосмотрел, здесь было бы некор­ректно.

Тем не менее, когда страхователь обращается в суд, нередко включается своего рода «песня бедного нанай­ского мальчика» — позиция, которая подчеркивает его уязвимость или неспособность повлиять на слож­ные условия договора. Суд, исходя из принципа справедливости, может учитывать подобные аргументы, и практика показывает, что такие уловки иногда срабатывают.

Таким образом, даже при наличии профессиональ­ной команды у корпоративного клиента судебная оценка условий договора может оказаться более гибкой и ориентированной на защиту интересов страхователя.

ССТ: Суды независимы. Каким образом можно донести позицию страховщиков до судей, в том числе Верховного Суда?

Ю. К.: Да, судебная власть — одна из трех неза­висимых ветвей власти. Мало того, каждый судья в отдельности — это независимый судья, на мне­ние которого нельзя каким-то образом влиять. Это аксиома!

Судебная система очень консервативна и закрыта. И это правильно, потому что в противном случае суды начнут общаться с каждой отраслью отдель­но — с банками, страховыми компаниями, лизинго­выми, факторинговыми и иными организациями. Все будут приходить со своими болями и, конечно же, убеждать суды в том, что они в чем-то правы. Это было бы неправильно.

Поэтому реальных механизмов донести свое мне­ние до судейского сообщества не так-то много.

1. Работа через Научно-консультативный совет при Верховном Суде РФ.

Это уникальная площадка, где представители науки и судейского сообщества обсуждают актуаль­ные проблемы судебной практики и формирования ее единообразия. Через такую платформу позиции страховщиков могут достигать судейского сооб­щества косвенно, через научные рекомендации, методологию и правовой анализ.

2. Участие представителей страхового сооб­щества в подготовке проектов Постановлений Пленума Верховного Суда РФ.

Благодаря конструктивной позиции Верховного Суда на протяжении последних 15 лет для этих це­лей создаются рабочие группы, куда приглашаются представители Центрального банка, Генпрокурату­ры, Минюста, финансовые уполномоченные и пред­ставители Всероссийского союза страховщиков.

Путем многократных итераций обсуж­даются сложные вопросы практики, и предложения страховщиков реаль­но учитываются при формулировке окончательных правовых позиций.

3. Не менее значима проактив­ная позиция регулятора — Банка России.

Когда о проблеме говорят не только страховщики, но и регулятор, это при­дает вопросам и обсуждаемым пробле­мам иное звучание и дополнительный вес. Регулятор способен показать, как судебная практика влияет на финансо­вую устойчивость страхового рынка, формирование резервов, тарифо­образование и общую стабильность отрасли.

4. Работа через образовательные семинары, участие в отрасле­вых конференциях, публикации в профессиональных, профиль­ных журналах, на которые под­писаны судьи, тоже являются важными каналами и формами донесения позиции страхов­щиков до сведения судейского сообщества.

Если действовать комплексно — научные разработки и исследования, участие в разработке проектов поста­новлений Пленума Верховного Суда РФ, вовлечение регулятора в процесс формирования судебной практики посредством конструктивного диалога с высшей судебной инстанцией страны, образовательные мероприятия и пу­бличные материалы — в совокупности это формирует устойчивое влияние на понимание страховщиками ключе­вых вопросов, с одной стороны, и мо­жет реально способствовать выработке более сбалансированной судебной практики, с другой.